Капкан для гончей - Страница 82

Даже сейчас, спустя годы, ей больно было вспоминать об этом. Лорд Бойд угас в несколько дней как свечка, вернувшись из одного английского графства, где свирепствовала холера. Он просил Грейс не приближаться, но она его не послушала. Она любила Уолтера, как брата, как лучшего друга и оставить его умирать в одиночестве не смогла. На себя ей было наплевать, Ивар не появлялся уже очень давно, глухая тоска брала за сердце, и потеря единственного по-настоящему близкого человека убила бы ее не хуже холеры. Которая несчастную девушку почему-то пощадила – Уолтер умер на руках у Грейс, оставив ее в добром здравии и глубочайшем горе. Похоронив мужа, леди Бойд заперлась в замке, как в келье, с твердым намерением больше никогда из него не выходить, никого не видеть и ничего не слышать. Слуги шептались, что госпожа от великого расстройства слегка повредилась в уме. Знать запоздало каялась в напрасном злословии, видя, как убивается по усопшему несчастная вдова. Ивар, прослышавший о несчастье, побросал все дела и приехал – что бы ни думала о нем Грейс, но все-таки королевский советник был действительно к ней очень привязан. Она его не прогнала, но все попытки расстроенного лорда хоть как-то расшевелить ее, не привели ни к чему. Огонь в ее черных глазах погас, так же как и интерес ко всему вокруг. Неделю побившись как рыба об лед в ворота ее скорби, он уехал, чувствуя непривычную горечь и пустоту в душе. Он не смог ей помочь, хоть и очень хотел. Помочь ей могло только время…

Так оно и получилось. Двухгодичный траур и попытки безутешной леди тихо угаснуть вслед за мужем закончились в тот момент, когда в ворота дома Бойдов постучался небольшой отряд англичан во главе с сэром Дэвидом Кэвендишем. Известный у себя на родине мореход, бабка которого приходилась родней шотландским Бойдам, в момент смерти сира Уолтера на родине отсутствовал, вернулся совсем недавно и, узнав печальные новости, счел своим долгом лично принести соболезнования вдове дальнего родственника. Как-никак семья! А семейным ценностям сэр Дэвид придавал большое значение, несмотря на то что чету Бойдов он видел в последний раз на их же свадьбе. В общем, он приехал, и Грейс из вежливости его впустила. А дальше (тут леди Кэвендиш улыбнулась) все закрутилось так быстро, что она и оглянуться не успела, как дальний родственник Уолтера стал значить для нее гораздо больше, чем просто дальний родственник. Сэр Дэвид проявлял такие чудеса терпения и деликатности, пытаясь развеять смертную тоску леди Бойд, что все просто диву давались. Он не надоедал своим присутствием, не набивался ни в друзья, ни в любовники, в общем, вел себя именно как родственник, как этакий добрый дядюшка (хотя возрастом был всего на десять лет старше Грейс). Именно он потихоньку возвращал к жизни уже поставившую на себе крест затворницу: привозил ей книги, рассказывал забавные истории, которых знал невероятное количество, сопровождал на конные прогулки… И все это так ненавязчиво, шутя, что Грейс сама не поняла, как так получилось, что в один прекрасный день, встав с постели и распахнув шторы на окне, она увидела, что день-то действительно прекрасный! Леди Бойд улыбнулась, зарылась лицом в охапку полевых цветов (с недавнего времени появлявшихся каждое утро на столике в ее гостиной) и, с аппетитом умяв целую миску горячей овсяной каши с маслом, потребовала у служанки принести ее лучшее платье. И немедленно, она еще вчера вечером обещала сэру Дэвиду прогулку верхом на рассвете…

Вскоре после этой самой прогулки, месяца через четыре, вдова лорда Бойда, не колеблясь, дала свое согласие стать леди Кэвендиш. И за три года, что прошли с той поры, она ни разу не пожалела об этом.

Сэр Кэвендиш увез жену в Англию, окружил заботой и любовью, и Грейс была вполне счастлива. С Иваром они не виделись, да ей, по совести, не особенно этого и хотелось – в сравнении с тихим семейным благополучием былые чувства казались чем-то далеким, глупым и ненужным. Обида на возлюбленного прошла – что уж тут сделаешь, сердцу не прикажешь, остались только приятельские отношения и нечастые письма друг другу. Право слово, дружба – она гораздо приятнее такой вот любви, говорила себе Грейс. В конце концов, помимо ушедшей страсти, им все еще было что сказать друг другу: интересы, воспитание и мысли у них всегда были схожие. Но вот видеться, по мнению Грейс, им все-таки не стоило. И они бы не увиделись еще долго, если бы не весть о его женитьбе. Грейс Кэвендиш все-таки была прежде всего женщиной! И ей было до дрожи охота посмотреть на жену Ивара… «Посмотрела, – подумала она, – и, спрашивается, зачем? Славная девочка, может, и не красавица, но милая. И я ей, кажется, не очень-то понравилась… Что неудивительно, учитывая, как Ивар вокруг меня кругами ходит! Что ему за вожжа под хвост попала? И намеки эти… Нет уж, хватит! – Тут леди Грейс свела черные брови на переносице. – Да, я признаю, что он, оказывается, все еще что-то для меня значит, но на милые внесемейные радости пусть даже не облизывается! Раньше облизываться надо было… Скажу завтра Дэвиду, что нам пора домой. К черту Ивара, к черту Шотландию! Глаза бы мои их не видели…»

Она решительно перевернулась на бок, прижавшись к безмятежно сопящему мужу, и, положив голову ему на плечо, смежила веки. Сэр Дэвид, не открывая глаз, провел рукой по ее волосам и улыбнулся во сне. Ему снилось побережье, рассвет и Грейс – на лошади, в развевающемся плаще. Она призывно махала ему рукой, такая юная, красивая… такая любимая. Лорд Кэвендиш пошевелился, приоткрыл глаза, осторожно переложил темную головку спящей жены с затекшего плеча на подушку и снова уснул.